– Нет. – Одно слово, мягкое, нежное. Голос Жан-Клода был одним из его лучших приемов. – Один поцелуй, Анита, или мы на этом закончим, сегодня же. Я не отдам вас без борьбы.
– Вы сегодня будете драться с Ричардом только потому, что я не подарила вам поцелуй?
– Дело не в поцелуе, ma petite. Дело в том, что я увидел, когда вы встретили его у двери. Я видел, как вы становитесь парой у меня на глазах. Я должен вмешаться немедленно, или все пропало.
– Ты голосом заманиваешь ее в ловушку, – сказал Ричард.
– Я обещаю, сегодня – никаких приемов.
Если он сказал “никаких приемов”, значит, так и будет. Давая слово, он его держит. Это также значило, что он будет драться с Ричардом за этот поцелуй. Оба пистолета я оставила в спальне – думала, сегодня нам ничего не грозит. Да, наверное, я здорово устала, если так сделала.
– Ладно, – сказала я.
– Анита, ты не должна делать ничего, чего не хочешь делать, – сказал Ричард.
– Если мы влетим в кровавую кашу, пусть это будет из-за чего-то более важного, чем поцелуй.
– Ты этого хочешь. Хочешь его поцеловать.
Судя по голосу, Ричард не был особо рад.
Что мне было сказать?
– Чего я на самом деле хочу – это пойти лечь, и одной. Спать я хочу.
По крайней мере это была правда. Пусть не вся правда, но достаточно, чтобы заработать недоуменный взгляд Ричарда и преувеличенный вздох Жан-Клода.
– Тогда, если это такой неприятный долг, давайте исполним его быстро, – предложил Жан-Клод.
Мы стояли так близко, что ему даже не пришлось делать полный шаг. Наши тела прижались друг к другу. Я попыталась поднять руки, разделить их, но руки скользнули по голой коже его живота. Я отдернулась, сжав кулаки. Ощущение этой кожи не уходило с рук.
– В чем дело, ma petite?
– Оставь ее в покое! – сказал Ричард. Он стоял возле дивана, полусжав руки. Сила снова пробежала у меня по коже мурашками. Она исходила от него, как медленный ветер. Волосы упали на половину его лица, и он смотрел, как из-под вуали. Лицо его оказалось в тени. Свет блестел на его обнаженной коже, отбрасывая тени – серые, золотые, черные. Какой-то он стал первобытный. По комнате пронеслось низкое рычание, отдавшееся у меня в позвоночнике.
– Ричард, прекрати!
– Он действует на тебя своими силами. – Голос Ричарда был неузнаваем. Низкий, басовый рык, в котором было мало человеческого. Я была рада, что на лице его лежит тень и я не вижу, что с ним творится.
Я так боялась, что Жан-Клод начнет схватку с Ричардом, что даже не подумала, как бы Ричард сам первый не начал.
– Он не действует на меня силой. Просто я коснулась его кожи, вот и все.
Он шагнул под свет, и лицо его было нормальным. Что же произошло за этим гладким горлом, за этими любимыми губами, что голос его стал таким чудовищным?
– Одевайся и уходи.
– Что?
Губы его шевелились, но слышался все тот же рычащий голос. Как в плохо дублированном кино.
– Если Жан-Клоду нельзя на тебя нападать, то тебе тем более нельзя нападать на Жан-Клода. Я думала, что он – единственный монстр, с которым мне приходится иметь дело. Если ты не можешь вести себя как человек, Ричард, тогда убирайся.
– А как же мой поцелуй, ma petite?
– Вы оба меня уже сегодня достали до предела, – сказала я. – Все вон отсюда.
Смех Жан-Клода заполнил полумрак комнаты.
– Как хотите, Анита Блейк. Почему-то вдруг мне стало спокойнее за вас и месье Зеемана.
– Пока вы не начали себя поздравлять, Жан-Клод, – сказала я, – я отзываю свое приглашение.
Раздался звук, похожий на звук лопнувшего пузыря. Комнату наполнил рев. Дверь распахнулась, ударившись о стену. Как невидимая река, налетел ветер, дергая нас за одежду, разметывая волосы по лицу.
– Вы не должны этого делать, – сказал Жан-Клод.
– Должна.
Будто невидимая рука вытолкнула его в дверь. И та же рука с треском ее захлопнула.
– Прости меня, – сказал Ричард. Рычание исчезло, голос был почти нормальным. – Я сильно разозлился, а сейчас почти полнолуние.
– Не хочу этого слышать, – сказала я. – Уходи.
– Анита, прости меня. Обычно я не теряю самообладание до такой степени. Даже так близко к полнолунию.
– А что сегодня особенного?
– Я никогда не был влюблен. Это мешает держать себя в руках.
– Это не любовь, это ревность, – сказала я.
– Скажи мне, что у меня нет причин ревновать, Анита. Заставь меня в это поверить.
Я вздохнула:
– Ричард, уходи. Мне еще чистить пистолеты и нож до того, как лечь спать.
Он улыбнулся и покачал головой.
– Кажется, сегодня я не очень тебя убедил, насколько я человек.
Он обошел диван, подобрав на ходу свитер с пола – он там лежал, аккуратно сложенный.
Свитер он натянул через голову, вытащил из кармана заколку и стянул волосы хвостом на затылке. Даже сквозь свитер были видны шевелящиеся мышцы рук. Он надел туфли, наклонился их завязать.
Пальто у него было длинное, до щиколоток, и в полумраке казалось пелериной.
– Боюсь, я тоже поцелуя не получу.
– Спокойной ночи, Ричард, – сказала я.
Он глубоко вдохнул и медленно выдохнул.
– Спокойной ночи, Анита.
И он ушел. Я заперла дверь, почистила оружие и пошла спать. После спектакля, который устроили Ричард и Жан-Клод, единственный спутник, которого я хотела взять с собой в кровать, – браунинг. Ладно, браунинг и игрушечный пингвин.
Телефон звонил. Казалось, что он звонит уже давно. Я лежала в кровати и слушала звонки, думая, когда же этот чертов автоответчик наконец возьмет трубку. Потом перекатилась и потянулась к телефону. Его не было. Звон шел из другой комнаты. А, черт, я ж забыла поставить его на место.